Башни полуночи - Страница 249

249

Перрин выбрал несколько слитков и положил их на угли. Эта кузня была хуже, чем привычная ему, хотя здесь были и мехи, и три бочки для закаливания, но ветер выстуживал металл, а угли не были столь горячи, как ему бы хотелось. Перрин смотрел на это с недовольством.

- Я могу помочь, лорд Перрин, - сказал стоявший рядом Неалд. - Нагревать металл, если вам угодно.

Перрин смерил его взглядом, затем кивнул. Он вытащил щипцами слиток стали.

- Я хочу, чтобы он был прекрасного жёлто-красного цвета. Но не настолько горячим, чтобы стать белым, имей это в виду.

Неалд кивнул. Перрин расположил заготовку на наковальне, поднял молот и снова принялся бить. Неалд, сосредоточившись, стоял в стороне.

Перрин забылся в работе. Все исчезло, кроме куска раскалённого железа. Ритмичный стук молота о металл, словно биение его сердца. Раскалённый металл, тёплый и опасный. Сосредоточившись на нём, Перрин обрёл понимание. Мир рушился, и с каждым днём всё сильнее. Миру нужна была помощь, немедленно. Разбитое вдребезги нельзя собрать обратно.

- Неалд, - раздался голос Грейди. Встревоженный, но далёкий для Перрина. - Неалд, что ты делаешь?

- Я не знаю, - ответил Неалд. - Это кажется правильным.

Перрин продолжил бить, сильнее и сильнее. Он сгибал металл, сплющивая части между собой. Было замечательно то, как Аша’ман точь-в-точь поддерживал правильную температуру. Это освобождало Перрина от зависимости ловить пару мгновений идеальной температуры между нагревами металла.

Металл, казалось, стал текучим, словно Перрин придавал ему форму силой воли. Что же он создавал? Он вытащил из огня другие две заготовки, затем стал поочередно переключаться между ними. Первую - и наибольшую из трёх - Перрин складывал, придавая ей форму, используя операцию, известную как осадка, увеличивая поперечное сечение болванки. Постепенно Перрин превратил её в большой шар, затем добавил ещё стали, пока заготовка не стала размером почти что с человеческую голову. Вторую болванку Перрин протягивал, делая её тоньше и длиннее, затем превратил её в узкий жезл. Последнюю - наименьшую заготовку - он расплющил.

Он вдыхал и выдыхал, его легкие работали как кузнечные мехи. Его пот был словно вода для закаливания. Его руки были будто наковальня. Перрин сам был кузницей.

- Хранительницы Мудрости, мне нужен круг, - выпалил Неалд. - Сейчас же. Не спорьте! Он мне нужен!

От ударов Перрина начали взлетать искры. С каждым ударом дождь искр становился сильнее. Перрин чувствовал, будто из него что-то вытекает, будто с каждым ударом он добавлял металлу свои собственные силы и чувства. А также надежды и тревоги. Они перетекали из него в эти три незавершённые заготовки.

Мир на самом деле умирал. Перрин не мог его спасти. Это была работа для Ранда. Перрин хотел всего лишь вернуться к своей простой жизни, разве нет?

Нет. Нет, он хотел быть с Фэйли, хотел разнообразия. Ему хотелось жить. Он не мог прятаться, как не могли последовавшие за ним люди.

Перрин не хотел быть их сюзереном. Но он был им. Что бы он почувствовал, если кто-то другой принял командование, а затем привёл их к гибели?

Удар за ударом. Брызги искр. Слишком много, как будто он стучал по ведру расплавленной жидкости. Искры поднимались в воздух, разлетаясь от его молота на десятки шагов вокруг, взлетая до верхушек деревьев. Все наблюдатели, кроме Аша’манов и Хранительниц Мудрости, столпившихся вокруг Неалда, отступили.

«Я не хочу возглавлять их, - думал Перрин. - Но если не я, то кто? Если я брошу их, и они падут, то виноват в этом буду я».

Теперь Перрин понял, что именно он создавал, что пытался создать всё это время. Он придал самой большой заготовке форму бруска. Длинная поковка превратилась в прут толщиной в три пальца. Плоская заготовка превратилась в крепёж, металлическую ленту, охватывающую боёк и присоединяющую его к рукояти.

Молот. Он создавал молот. А это были его составные части.

Теперь ему было ясно.

Он осознал свою задачу. Удар за ударом. Эти удары были оглушительными. Казалось, от каждого удара сотрясалась земля вокруг, а палатки дрожали. Перрин торжествовал. Он знал, что создавал. Наконец-то он знал, что создавал.

Перрин не просился быть лидером, но освобождало ли это его от ответственности? Люди нуждались в нём. Мир нуждался в нём. И, остывающее, словно раскалённая, принимающая форму лава, к нему пришло понимание того, что он хочет быть лидером.

Если кто-то должен быть лордом этих людей, он хотел стать им сам. Потому что единственный способ сделать это правильно - сделать самому.

Воспользовавшись зубилом и пробойником, Перрин проделал отверстие в середине молота, затем схватил рукоять и, подняв её высоко над головой, с силой вогнал на место. Он взял крепёж и, положив на него молот, подогнал его по месту. Всего лишь мгновения назад процесс подпитывался его гневом. Но теперь казалось, что он вытягивал из Перрина его непоколебимость и решимость.

Металл - нечто живое. Это знал каждый кузнец. Стоит нагреть его, начать с ним работать, как он оживает. Перрин взял свой молот и зубило, и принялся выбивать узоры и бороздки. От него разлетались волны искр, звон его молота был громким как никогда, словно перезвон колоколов. Перрин высек рисунок на небольшой стальной заготовке, затем наложил её на боёк молота.

С ревом он в последний раз поднял над головой свой старый молот и опустил на новый, отпечатывая на его поверхности орнамент. Волка, взлетевшего в прыжке.

Перрин опустил инструменты. На наковальне, всё ещё горя внутренним жаром, лежал великолепный молот. Произведение, выходившее за пределы того, что Перрин когда-либо создавал или думал, что способен создать. У молота был широкий, крепкий боёк, как у кувалды, но с поперечным сплюснутым задком. Как у кузнечного молотка. Молот был четыре фута от конца до макушки, может немного длиннее - гигантский размер для подобного инструмента.

249