- Полагаю, Бавин, вы сумеете уладить эти неприятности, - сказала она, закрывая счётную книгу, - Для меня невыносимо обременять Вас столь ничтожными вопросами, но эти проблемы не должны достичь ушей моего мужа. Вы же знаете, каков он в гневе.
По правде говоря, скорее Фэйли научится летать, чем Перрин причинит вред кому-то вроде Бавина. Но все в лагере думали иначе. Они слышали рассказы о неистовстве Перрина в сражении, наряду со спровоцированными ею периодическими семейными скандалами, дающими им с мужем возможность поговорить как следует, и все приходили к выводу, что у него ужасный характер. И пока они продолжают считать его еще и честным, и добрым, это было полезно: защищает своих, но безжалостен к тем, кто перешёл ему дорогу.
Она поднялась с табурета, вручив счётные книги одному из мужчин - кудрявому, с чернильными пятнами на пальцах и жилете. Улыбнувшись Бавину на прощанье, Фэйли пошла к выходу из района складов. С досадой она заметила, что за это время дикий лук рядом с тропой испортился: стебли пожухли и стали склизкими, будто много недель гнили на солнце. Подобная порча продуктов в лагере началась недавно, но, согласно отчётам, в окрестностях это случалось гораздо чаще.
Определить точное время по постоянно затянутому тучами небу было трудно, но, судя по темнеющему горизонту, настала пора встретиться с Перрином. Фэйли улыбнулась. Мать заранее объяснила ей, что с ней будет, рассказала, чего от неё ожидают, и Фэйли переживала, что почувствует себя пойманной этой жизнью в ловушку.
Но что Дэйра не упомянула, так это то, насколько полной будет такая жизнь. Перрин изменил все. Быть пойманной с ним - вовсе не ловушка.
Упёршись одной ногой в пень срубленного дерева, Перрин смотрел на север. С вершины холма ему открывался вид на равнины до самых утёсов Гареновой Стены, вздымавшихся, словно кулаки дремлющего исполина.
Он открыл свой разум, разыскивая волков. Они были очень далеко, почти на границе ощущения. Волки старались держаться подальше от больших скоплений людей.
За его спиной раскинулся лагерь с мигающими по периметру сигнальными кострами.
Этот склон находился достаточно далеко, чтобы быть укромным, но не настолько, чтобы оказаться уединённым. Он не знал, зачем именно Фэйли попросила его встретиться с ней здесь в сумерках. Но от неё пахло таким волнением, что Перрин не стал допытываться. Женщинам нравится иметь тайны.
Он услышал тихие шаги Фэйли, поднимавшейся по влажной траве склона. У неё получалось двигаться почти бесшумно - конечно, не так хорошо, как у Илайаса или айильцев, однако лучше, чем можно было ожидать. Но он чувствовал её запах: лавандовое мыло. В особенные, по мнению Фэйли, дни она пользовалась именно этим мылом.
- Муж мой, - подходя, сказала она. Он услышал у подножья холма звуки, выдававшие присутствие других людей, - возможно, то были Ча Фэйли. Она оставила их на страже. - Ты выглядишь озабоченным.
- Фэйли, это я виноват в том, что схватили Гилла и остальных, - ответил он. - Мои неудачи растут, как снежный ком. Просто удивительно, что кто-то ещё меня слушается.
- Перрин, - начала она, положив руку ему на плечо. - Мы уже это обсуждали. Ты не должен так говорить.
- Почему?
- Потому что, насколько я знаю, ты никогда не был лжецом, - с лёгким упрёком ответила она.
Перрин взглянул на неё. Уже смеркалось, но он по-прежнему отлично различал детали. Ей было труднее что-нибудь разглядеть.
- Почему ты продолжаешь с этим бороться? - спросила она. - Перрин, ты действительно хороший предводитель.
- Я не пожертвую собой ради их освобождения.
Она нахмурилась.
- Что бы это…
- В Двуречье, - отворачиваясь от неё и снова глядя на север, сказал Перрин, - я был готов это сделать. Когда Белоплащники схватили семью Мэта и Луханов, я готов был сдаться. На этот раз - нет. Даже обсуждая с их командиром условия, я знал, что не сдамся им.
- Ты становишься настоящим предводителем.
- Как ты можешь говорить подобное? Фэйли, я становлюсь бессердечным. Если бы ты только знала, что я сделал, чтобы вернуть тебя, и на что ещё пошёл бы…
Он прикоснулся к молоту на боку. «Не имеет значения, зуб или коготь, Юный Бык». Он выбросил топор, но можно ли обвинять оружие в собственной жестокости? Оно было лишь инструментом. Молот способен на столь же ужасные вещи.
- Это не бессердечие, - возразила Фэйли. - И не эгоизм. Теперь ты - правитель. И не можешь дать понять, что захват подчинённых способен подорвать твою власть. Ты полагаешь, что королева Моргейз отреклась бы от престола в пользу тиранов, похитивших её подданных? Ни один правитель не смог бы руководить подобным образом. Твоя неспособность воспрепятствовать дурным людям не делает плохим тебя.
- Фэйли, я не хочу принимать на себя такую ответственность. И никогда не хотел.
- Я знаю.
- Иногда я думаю, что хотел бы никогда не покидать Двуречье. Жалею, что не позволил Ранду умчаться навстречу своей судьбе, предоставив остальным вести привычную жизнь.
Перрин уловил запах её раздражения.
- Но если бы я остался, - торопливо добавил он, - я никогда бы не встретил тебя. Потому я рад, что уехал. Я просто хочу сказать, что буду счастлив, когда всё это закончится, и я смогу снова вернуться в какое-нибудь незатейливое местечко.
- И ты думаешь, что Двуречье когда-нибудь сможет стать прежним - таким, каким ты его помнишь?
Он помедлил. Фэйли была права: перемены начались ещё перед их отъездом. Деревни разрастались от прибывающих из-за гор беженцев.
Теперь же у множества присоединившихся к нему в ходе войны людей засела в голове мысль о лорде…